Прохладный вечер безупречно тих,

Как оперный театр безлюдный, гулкий.

Опять иду из храма Всех Святых,

И лай собачий тонет в переулке.

И только добавляет тишины

На сердце, что полным-полно покоя.

… Нет, всё же мы души не лишены –

Понять не можем, что она такое:

То доверяем взоры небесам,

То ищем чудо где-то под ногами.

А сколько душ упрятано в лесах!

А как ручьями плачет каждый камень!

И в каждом камне – Лотова жена,

Кума-домохозяйка из Содома.

И, может, вовсе не ее вина,

Что оторвали бедную от дома

Три странника и муж – в какой-то рай

Без фильмов про любовь и поварёшки.

И в том раю бесплотном помирай

Без кресла, без газет, любимой кошки!

… А ты идешь неспешно вдоль села

Под запахи костров, косые взгляды.

И ощущаешь вечность их тепла.

И признаешь, что так тебе и надо:

Речушки улиц, роскошь тишины,

Свет, любящий тебя, с икон сошедший,

И дни, как перламутровые сны,

Которых в этой жизни – меньше, меньше…

Но дни и сны огромны. Пережив

На черной почве Вечность хоть однажды

Во весь ее разбег – ты уж мотив

Ее – к тому же, может, самый важный.