LITCENTR

Александр Моцар: Вот что интересно, в законе о порнографии, которым пользовалась экспертная комиссия, специально указано, что его критерии не применимы к классике. Олесь, вас называют классиком, и это неоспоримо. Но как же станут классиками молодые писатели, если к ним применять эти критерии?

Олесь Ульяненко: Здесь нужно говорить о конкретном случае. Ведь они знали, на кого наехали. Не просто мальчика взяли с улицы. Не хиппана поймали с улицы и стали трясти, что, мол, такой-сякой-противный, не моешься, план куришь. Как раз сегодня таких видел. Едут два «глиста», матерятся на все метро. Вот это порнография, за это надо по шее давать. Об этом-то и книжки мои: ребята, не делайте так! И за это меня обвиняют в порнографии, парадокс.

Евгения Чуприна: Думаю, о порнографии здесь вообще речь идти не может. Потому что если кто-нибудь попытается воспользоваться книгой Ульяненко как порнографией, у него замрет рука и отвалится челюсть, и ничего все равно не выйдет. Ульяненко можно инкриминировать лишь то, что он последовательный реалист. В его романе слишком много правды, которую кто-то желает скрыть от молодого поколения.
Чем опасен реализм? Тем, что человеку, который прямо смотрит на жизнь и сызмальства лишен иллюзий, очень трудно промыть мозги. Такой человек потерян для политических технологий и различных лохотронов. Он никогда не будет ходить строем, он слишком много думает. Это для государства невыгодно. Но жить с непромытыми мозгами пока что Конституция не запрещает.

АМ: Вообще-то интересно – спохватились, что у нас нет нравственности, и комиссия тут же запрещает книгу, которая как раз и говорит об этом – что наше общество безнравственно. Они противоречат сами себе.

ОУ: Это просто чисто такое хохляцтво. Запретить - и все. Я здесь главный, поиграю мышцами. Ну, ты играй, да только там, где надо. А то насыпал дедам пшеницы по два килограмма и думает, он сделал большое дело. Я знаю, что половина людей по-прежнему готова голосовать за Ющенко, но меня это не волнует, потому что неизвестно, кто придет за ним. В принципе это неважно – пока мы не научимся работать и не красть, толка не будет.

АМ: А литература этому способствовать может? Ведь это нравственное воспитание: работать и не красть?

ОУ: Литература у нас, у славян, совсем не та, что на Западе. Там к литературе присматриваются и прислушиваются. Русскую литературу, да и украинскую, всю дворяне писали. Кроме Шевченко, который был аристократом духа. А революции делает плебс – хоть октябрьский переворот, хоть любой другой. Он эти аристократические штуки сразу придавливает и начинает выпускать такие книги, которые в руки взять противно.
Наше общество можно сравнить с мальчиками, которые посмотрели Джеки Чана, выпили по стакану и решили, что они – крутые каратисты. Они вышли на улицу, и им по соплям навешали. Сейчас народ просто гребется, не находит опоры и ищет ее в прошлом: в царской России, которая на каторгу того же Достоевского отправила, в советской системе, которая посадила Васыля Стуса. Все возвращается к репрессивному аппарату, потому что историческая память отсутствует. Есть только память первобытная – какие-то князья, какая-то могучая Киевская Русь, но если она такая могущественная была, что же она теперь в заднице сидит? Если была бы такая, как Римская империя, у нас была бы вторая Италия.

ЕЧ: Если говорить о выводе экспертной комиссии, то признать его правомерность было бы опасно для культуры. Если прочитать этот документ, в нем можно найти орфографические ошибки. Их замечают даже не слишком грамотные люди. И этот документ написан как бы от имени государства. Его постоянно цитируют в прессе, и возникают споры – исправлять ошибки или сохранить буквальную точность, чтобы потом не пришлось отвечать за искажение оригинального текста? В результате у особо законопослушных граждан возникает соблазн начать писать «когорту» через «а». Это может быть причиной многих конфликтов – на работе и дома. Государство, каким бы оно вздорным ни было, все же не должно противопоставлять себя орфографии.

АМ: В 2002 году мы наблюдали, как группа каких-то юношей и девушек с ненормальной психикой, назвавших себя «Идущие вместе», устроила травлю писателя Сорокина за романы «Голубое сало» и «Норма». В том случае государство не подписывало никаких актов, хотя «уши торчали» еще как. В России гайки закручены больше, чем у нас, но там это делают аккуратно.

ОУ: Они хитрые. И у них традиция есть. У них купчик полведра выпил, семгой закусил, икрой бороду обмазал и говорит: «Ну давай, давай, дадим на искусство скоморохам». И отстегивает.



АМ: А вы зарабатываете на жизнь только тем, что продаете романы издательствам?

ОУ: Да, я конкретно попадаю по всем параметрам.

ЕЧ: Похожая ситуация была у Пушкина. Его в конце жизни полностью лишили возможности публиковать свои произведения. Отрезали все каналы. И у него не было никакой надежды – ему не позволяли уезжать из Петербурга, а он должен был присматривать за поместьем, должен был что-то писать. Николай запретил ему обращаться в цензуру даже с самыми маленькими стихами, а все показывать ему. Но читать самодержцу было недосуг, он задерживал свои вердикты на полгода, на год. У Пушкина нарушались договора с издателями, он должен был платить неустойки, а потом от царя приходили пожелания изменить то и се, и в исправленном виде все это опять ложилось в долгий ящик. Поэту оставалось только умереть.

ОУ: В данной ситуации я не думаю, что это закончится так. Мы живем уже в другом обществе. Позавчера я книжки передавал в Вашингтон, уже арабское «Радио «Свобода» об этом прокричало, и турецкое, да и вообще, волна пошла по всему миру.

АМ: И какое же теперь будет развитие ситуации? Говорят, вы подаете в суд на экспертную комиссию?

ОУ: Вы знаете, я бы с удовольствием все это бросил. Не царское это дело – таскаться по судам. Но надо судиться, потому что заденут сегодня тебя, завтра меня, послезавтра еще кого-то. И я буду судиться, хотя, как человек, я давно уже всем этим дуракам простил – на дурака ведь обижаться тяжело и тяжело жить с тем, что ты дурака обидел.

АМ: И все-таки в этом конфликте я вижу две обиженные стороны – кроме вас это еще и читатель, которому навязывают сладенькую кашку вместо литературы.

ЕЧ: Но читатели не все обижены на цензуру. Когда роман Олеся обсуждают где-нибудь в Интернете, обязательно вылезает пара персонажей, которые кричат: «Правильно запретили, давно пора!» То есть у нас порода «ударников» не перевелась.

ОУ: Еще бы! Стукачи – на первом месте!



ЕЧ: Причем они это подают как вольнодумство – вся толпа дурная кричит, что книгу запрещать нельзя, а мы типа говорим: можно и нужно, потому что у нас свободная мысль. А свобода этой мысли в том, что за нее уж точно не посадят.

АМ: В свое время Солженицына спрашивали: что ж вы, фронтовики, не поднялись вместе и не сокрушили их всех? А он объяснял: да не было с их стороны ни одного слова или поступка, действительно ставящих человека в унизительное положение. Шаг вперед? - Да ради бога. Руки за спину? - Ну да, почему бы нет - вроде, режим… И вот этими небольшими шагами, перестановками, человека полностью порабощали.

ОУ: Так работает общественное мнение. Подумаешь, большое дело, того расстреляли, того посадили. А потом бац – деваться некуда. Вот сейчас ругают Кучму, а он был умный мужик, он ничего не запрещал. Мало понимал, но зато не лез, даже если ему не нравилось. Он мог бы нас запросто прикрыть, когда мы там с оранжевыми флагами скакали, и я скакал.

АМ: В любом случае, эту ситуацию надо освещать, потому что это первый наезд, и не на кого-нибудь, а сразу на классика.

ОУ: Ты это конкретно сформулировал, а все остальные – такие обтекаемые. Неделя прошла, а они только начинают дуплиться.

ЕЧ: Все ж европейские люди, вот и ждали, пока до Европы докатится. Вот и издательство. Оно думало, что комиссия – это как в цивилизованном мире, полноправный государственный орган, который имеет власть и право судить.

ОУ: Да с таким же правом и я могу выйти на Майдан и сказать людям с флагами: убирайтесь прочь, вы мне не нравитесь.

АM: Вообще-то, идиотизм. Ненормально даже не то, что изъяли из продажи книгу, а то, что мне как читателю запрещают читать то, что я хочу, и, говоря о свободе слова, начинают конкретные репрессии против писателей.

ЕЧ: Сейчас на роль интеллектуальной элиты нам предлагаются деятели эстрады. Потому что у страны сейчас два взаимоисключающих вектора. Вряд ли я открою Америку, сказав, что президент у нас проамериканский. Но при этом он еще и, так сказать, почвенник. Почвенник, использующий американские образцы. С одной стороны вышиванки, с другой – поп-звезды. И получается архизверская смесь, гораздо более зверская, чем проза Ульяненко.

ОУ: Мне это кажется непонятным. Люди, которые сейчас у власти, готовят какую-то тропинку к новому тоталитарному режиму. Все это, конечно, провалится, но что-то в последнее время пошли разговоры о «сильной руке» – такой вой раздается среди интеллигенции, в основном. Потому что народ какой всегда был, такой и остался. Он как смотрел себе ту же порнографию и при Сталине, и при Брежневе, и при Гитлере, так и будет смотреть, и ему до фонаря все. Рыба гниет с головы.
Когда ты смотришь по телевизору Верховную Раду и видишь там этих дядек… Ему бы фуфайка пошла, а он в костюме от Валентино выхаживает, с мобильником за 40 штук, и так он стоит в телевизоре, показывает, какой у него мобильник. Это как папуасу бусы стеклянные привезли испанцы, и все стоят: «ааа, как чудесно!» Какая тут может быть нравственность?




Рецензия

КНИЖКА ЙОГО МРІЇ
Його – це, звісно ж, читача, а не автора

Олесь Ульяненко розпочав досліджувати темні сторони людського єства вже давно. Ще до роману «Сталінка», який і зробив свого автора знаменитим. Змолоду сьорбнувши чимало випробувань, наївшись справжнього, а не книжкового й не кіношного життя по саму зав’язку, Ульяненко має підстави писати так, як він пише – жорстко, довжелезно-безкінечними абзацами, з мінімумом діалогів. Зрештою, Маркес теж так пише, якщо ви пам’ятаєте…
Останній роман Ульяненка «Жінка його мрії» – річ провокативна. Починаючи від обкладинки: жіноче тіло на першій сторінці, й портрет самого автора з голим торсом, чи як то тепер модно казати «топлес». Хоча останнє визначення, здається, до чоловіків не застосовується. Але тут одразу ж варто зазначити, що письменник Ульяненко, попри його чітко виражену маскулінність, все ж надзвичайно тонко розбирається у жіночій психології. А не лише у фізіології, як це могло б видатись на перший погляд.
Ульяненко – нетиповий письменник. Тобто – такого письменника в українській літературі з’явитися не могло. Або з’явитись йому було дуже важко. Занадто велика була вірогідність пропасти, зникнути у круговерті не вельми сприятливого, а часом і відверто неприязного буття. Втім, все сталося так, як сталося, і сьогоднішній читач має ось такого автора – гострого і відвертого, часом радикального в описах і судженнях. Ульяненко – співець дна, і це дно він справді знає, бачив його зблизька і зсередини. А дно в нас дуже різне, його багато. Якщо існують сім небес, то так і дно не одне в цьому світі. Олесь Ульяненко – сталкер української літератури, він вже не раз ходив «туди», і пробувши «там» певний час, повертався «звідти». Йому віриш, бо знаєш себе, знаєш сутність людську. Або щиро вважаєш, ніби знаєш. І знову ж таки – віриш…

Олександр Ірванець, прозаїк, поет, драматург

Коментарии

Писатель Александр Хургин:

«Когда государство создает людям условия для жизни, жить в которых совершенно невозможно, когда государственные чиновники, призванные управлять страной, ничем управлять не способны, да и не хотят, поскольку заняты лишь собой и своими карманами, когда глава государства (в котором людям жить по-человечески невозможно) денно и нощно заботится о пчёлках, летучих мышках и переносе дня советской армии со своего дня рождения на другой, тогда в стране обязательно начинается борьба за высокоморальную половую жизнь и духовное возрождение нации в быту. Так как государственным чиновникам время от времени нужно делать вид, что они хоть что-то хоть когда-нибудь делают. И тогда они суются туда, где делать им совершенно нечего - в литературу, искусство, историю, а то и, не приведи Господь, в философию. И тогда у них неизбежно выходит, что бесконечные драки между «народными избранниками» в Раде с трансляцией на всю страну, кухонная ругань премьера и президента с копанием в грязном белье друг друга, воровство, взяточничество, беззаконие во всех ветвях и на всех уровнях власти – не порнография, а Ульяненко – порнография.
К сожалению, я не знаю, как со всем этим можно бороться, но бороться, я уверен, как-то нужно. Вот, хотя бы попробовать защитить Ульяненко от его родного государства».

Писатель Дмитрий Горчев:

«Как-то решили печатать мою книжку про жабу в «Лениздате», кажется, потому что так выходило дешевле. Они взяли, все нормально. А потом к директору пришла делегация от работниц печатного цеха и сказала, что работницы там все женщины и матери, и поэтому печатать эту гадость отказываются. Житинский (издатель – ред.) ходил к директору, но тот только руками развел: а что я, мол, сделаю против воли трудящихся? Так и не напечатали.А больше как-то ничего о цензуре мне в голову не приходит, притом, что Ульяну очень сочувствую».

Текст alex_motsar
Фото rasvetka