Орава крошк - воробышково семя. Семь самураев, сидя под окном, беседуют про как приходит бремя и как нести его с достоинством не влом. А царь крадется с ухом семь на восемь, а солнцепёрка, веер-растопыр гоняет в хвост и гриву пар и просинь. А трактор в поле - дыр себе и дыр.
И где - то мягкогубые олени, то Фукусимы землетрусный ад, то голод на тринадцать поколений. А за окном - весна и птичий град...
И клен качал ногой лениво и возвратно, так поступательно, что стыл в сосудах кров. Я снова был другой - программно, аппаратно, и основательно погрыз свою любовь
за нежность лапы, что застрял в капкане... И ам-путацией свободу приобрел. Фантом царапал мне обрывки тканей. А клен ногой своею - шел, и шел...
тяжки судьбы народных лесничих, тех, кому дороги дерева. развелось до погибели нынче хто б - продать... порубить на дрова...
и приходиться бдить-то на страже, не-смыкай своих бдительных ок. что там бомж! депутатики даже рубят зелень. а я бы - не смог.
это ж дерево - живо! и соки чу-прислушайся... слышишь- шумят. и шумы эти чисты, высоки, словно говор погибших солдат, получивших внезапно отсрочку и еще одну жизнь - буратин, в многоточии - жирную точку, передышку от боли... один я зимой обнимаю березок, в осень сизую - талий осин, летом - тОполей ствОлы, и, робок, я дурею от стана лесин.
И разница в чем, если нету на чем успокоить душУ? Сосать покупную конфету? Трясти надувную грушУ?
Звезда одинока с рожденья. А если приблизится чо - маячь, катаклизм превращенья! Тяни от беды за плечо! Сожжет в калабасе сверхновой обоих в субатомный пыл, рассеет космичной половой которой-то имя - "забыл"...
Ни пирсинг, тату или скарсинг - ничем не забить эту боль! Костер одиночества в царстве таких же со-сущих юдоль, пришедших сюда иноткуда и скоро уйдущих туда, где стен не имеет посуда и льется сквозь камень вода...
И, порывами страсти гоним, я свое бронзовелое жало все упыристо жажду воткнуть самозванно... коннект ядо-витым потоком хлестнет из открытого чрева портала, и рассеются козни файрволов, свитицид... эвтаназ... вивисект...
Элестрический кот промеждал мегу нас бежунками. Электрическа мышь шелестела обертками снов. Ты лежала, лучась… По-рентгеновски тёпло ночами, Под-боченясь под твой крутизны невъе.енной закос.
Энергетик поток светит, чист, но он вряд ли насытит, хоть в розетках полно обезличенных джоулей-ватт. Я верчусь, не удод, -влетворённой совой не-я- сытью, над твоим неграненым алмазом во тысячи килокарат.
И, согрет изнутри этим ядом, которого маало мне всегда, даже если до смерти упьюсь им, упыристо жажду свое бронзовелое жало я воткнуть самозванно, порывами страсти гоним...
И, согрет изнутри этим ядом, которого маало мне всегда, даже если до смерти упьюсь им, упыристо жажду свое бронзовелое жало я воткнуть самозванно, порывами страсти гоним...
Рассказ надо назвать "Ибонехер" ) А прикинь, скока народу счас судорожно пытается изменить своему состоянию сознания? А когда удается, закидывают в Инет строчку: "Как сделать чтобы меня отпустило пожалуйста"... Противоречивые люди! Обстановочка-то какая узнаваемая, среднестатистическая кафешка вечерком-с )
ни в коей мере не цепляясь за смысл - поскольку впечатлился и прибалдел - и за ритмику - поскольку она сыграла - осмелюсь предложить свою форму...
Город без имени – в мареве дачном. В городе – дом. В дому – окна с решётками, столик невзрачный, с письмами к никому. На терпеливо-ленивой бумаге – болиголовы слов: тропы степные, курганы, овраги, реки без рукавов... Мальчик с отцовским биноклем на шее - бронзов, светловолос, машет и машет - бумажному змею. Горькое чудо слёз. Длинная нота оборванной нити, слышная лишь ему... Ветреный вечер - и свитер забытый, ветхая даль и – в дому алые маки усеяли стены... Сколько в них ни кружи, быт омрачит ощущенье подмены, правдоподобной лжи в кресле, под лампой, в ещё один вечер. Мошки на свет летят... Дни,как матрёшки. И в каждый - всё меньше - втискиваешь себя.
И мы пройдем аллеей томной, я - с молотом, а ты - с серпом, вожатому страны огромной в утиль-сырье, металлолом неся ненужные железки. И встанет новая заря. Мы в Интернетски цацки-пецки нырнем башками вниз. Уря!
* улыбается "Я пытаюсь сорваться с нее, как Полкан с цепи. Мам, он во мне солирует, как фагот," Поскольку до этого никого мужского рода не было (был, правда, год, но год по смыслу еще дальше), соответственно, он - это Полкан. Вообще-то все понятно...
"Шел дождь. Он не пришел. Она ушла. Он закончился ночью. Она отошла, но забыла зонтик. Черный зонтик со звездами. Ночь всегда забывает зонтик, но не всегда со звездами. Но не он пришел и растворил его в себе..."
Марина, не только филолог. Я со школы не занимался филологией, только электроника, программирование, медицина. Ну, и литература - для души. Кстати, в аттестате у меня по русскому тройка - а было это 35 лет назад. Могу прислать фотокопию )
Я бы не стал употреблять эти страшные слова, если бы не знал, что они имеют отношение к Вашей (бывшей?) профессии. Так сказать, для тех, кто понимает. "После всего того, что вы сделали с языком, вы просто обязаны на нем жениться!" )
Эх, дорогая... Конец можно любой придумать. Хоть себе, хоть кому. И не только в сказке. Кстати, и промежуток заполнить на свой вкус и цвет. "Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью..." Каждый человек волен потратить свое время жизни как хочет (стрекоза и муравей, слон и моська, мартышка и очки, 38 попугаев, вокруг света в 80 дней, пассажиры мандариновой травы, кокс-гера-и-шала-ла, товарищ Сталин-большой ученый, путешествие за три моря, полугурки и паства...), и потом - "несравненное право самому выбирать свою смерть" (С), так что все справедливо и честно. Хотя порой такая жесть, когда это право отнимают уже при рождении... "За детство счастливое наше - спасибо, родная страна!" - а это, глядя на то, что сейчас, уже без шуток.