В деревню Норенскую, по следам Нобелевского лауреата
 Норенская. Туалет и баня Бродского. |
«СССР – родина лауреатов Нобелевской премии» – эта юмористическая фраза соответствует истине, потому что мы никогда не имели чистого лауреата по литературе: Иван Бунин получил свою премию в эмиграции, Бориса Пастернака заставили отказаться от нее, Нобелевский комитет сам считает ошибкой вручение премии Михаилу Шолохову из-за сомнения в авторстве «Тихого Дона», Александра Солженицына выслали вместе с премией в Германию, а Иосиф Бродский вообще получил ее, будучи гражданином США.
Бродский к тому же был осужден в 1964 году «за тунеядство» и отбывал ссылку в деревне Норенской Архангельской области – полтора года вместо пяти по приговору.
Возвращаясь из Архангельска в Москву, я решил по пути посетить эту деревню и расследовать детали пребывания Бродского там по прошествии 40 лет.
Сначала я обратился в УВД Архангельской области, чтобы узнать о месте пребывания Бродского в Архангельске, но начальник пресс-службы, симпатичный капитан Лариса Знатных ответила мне, что та пересыльная тюрьма, где сидел поэт, уже поменяла свое назначение, и в какой камере тот находился, узнать уже невозможно, так как никто за этим в последнее время не следил, и не может идти речи ни о никакой мемориальной табличке...
Но деревня Норенская осталась деревней и оказалась на удивление маленькой: всего полтора десятка домов почти без оград. Здесь не было ни магазина, ни почты, ни школы – жителей там было всего с десяток, половина из которых носила фамилию Пестеревы, и первый же встреченный мужик оказался сыном почтальонши, которая знала Бродского. Дом Бродского тоже искать не пришлось, потому что большой дом прямо при дороге красовался мемориальной доской. Таксист же Сергей, оказалось, знал всех местных, и назад со станции Коноши привез еще и хозяина этого дома с ключами: мне открыли двери, показав весь дом и закуток у двери, где за перегородкой жил Бродский.
* * *
Александр Пестерев, хозяин дома: «Доску на наш дом повесили недавно, было 20 машин местной администрации, хлеб-соль, но полочку для цветов мы потом оторвали, потому что таявший снег с нее протекал на дом, которому уже 200 лет. В этом доме мы живем только летом. Сюда кроме вас приезжали другие ценители Бродского, ночевали у матери – и растаскивали все на память: Бродский посылал ей из Америки Библию, писал письма, и она раздавала их всем желающим за ненадобностью... Мне было тогда 14 лет, и я учился уже в Коноше, но помню, что Бродский жил у нас с марта по ноябрь: отдельно, вешал замок на дверь, готовил себе на керосинке, так как тогда в деревне не было электричества. Писал и читал при свете спиртовки, а спирт ему привозили из Питера. Но когда дома пекли пироги, то его угощали, и он уносил их к себе. Совхоз нам платил за проживание ссыльного 10 рублей. Он был не первый такой ссыльный: их сюда поставляли почти каждый месяц. Были у нас не только поэты, но и карманники – те говорили матери: «Ты нас, бабушка, не бойся, брать у тебя нечего, а если надо, мы сами тебе нанесем!..»
* * *
После разговора с хозяином я остался ночевать у почтальонши в соседнем доме и вот что от нее узнал.
Мария Ивановна Жданова: «Мне было тогда 40 лет, я работала начальником службы связи и контролером сберкассы и по работе постоянно общалась с Бродским, поэтому меня так и звали – «бабушка Бродского». На самом деле он жил совсем в другом месте, а в этот дом был вселен с милицией. Директор совхоза привел ссыльного к женщине с ребенком: «Я тебе тунеядца привез!» – потому что во всех домах от него уже отказались. Отбыв в том доме несколько дней, Бродский потом переселился ниже, в маленькую избушку. Печки там не было, да и на дрова был дефицит, и он спал поначалу в спальном мешке. У хозяев, Константина Борисовича и Афанасии Николаевны Пестеревых, детей не было, и они относились к нему, как к сыну. А доску повесили не туда, потому что тот дом виднее и стоит у самой дороги, и хозяева подумали, что им дадут деньги на дом-музей – но денег у администрации не оказалось...
Я приносила Бродскому с почты пакеты, но он потом попросил: «Письма не носите!» – и сам забирал их. Я сразу поняла, что человек он хороший. Однажды он задумчиво посмотрел в окно и сказал: «Ничего, придет время – и мир заговорит обо мне...» Я сказала: «Ну, дай-то Бог!» – но сама в его слова не поверила... В марте он приехал, а в сентябре уехал, поэтому и табличка на вокзале в Коноше висит тоже неправильная. Туда он ездил отмечаться, а потом устроился фотографом: он нас тоже снимал, но его снимки забрали журналисты под подписку и так и не вернули... Вообще он не много работал, помогал сеять-убирать, заготовлял жерди...
А к нам не только присылали, но и высылали за невыработанные трудодни. Колхоз наш назывался «Заря», и в нем, по-моему, проводился эксперимент по уничтожению района...»
* * *
Иван Жданов, сын почтальонши, 47 лет: «Мне тогда было всего пять лет, и я мало что помню. Новый человек в деревне меня особо не интересовал: не то что ссыльный или еврей – про евреев только сейчас стали разбирать. До 1991 года у нас никто ничего не думал: ну, жил Бродский и жил... А при Ельцине уже все началось... Я учился в 1972 году в мореходке, и мне два года не открывали визу только за то, что я из деревни, где жил Бродский...»
* * *
Наутро я встретил у колодца другого жителя, который отказался фотографироваться.
– Вы помните Бродского? – спросил я его, только поздоровавшись.
– Не помню – и он меня не помнит... Кто такой Бродский? Предатель, диссидент: бросил Родину в трудный момент... Я выписываю «Правду» и читаю Есенина, а Бродского не уважаю...
Другая старушка, тоже Пестерева, была лучшего мнения о Бродском, но вместе с сестрой ничего путного не могли рассказать, потому что не интересовались и не общались с ним. И вообще, как и все жители, на мои вопросы отвечали одно и то же: «Книг и фотографий Бродского у них нет, стихи его не читали, и когда тому дали Нобелевскую премию, ничего особого не подумали...»
 А.Буров (Булов) – тракторист. Фото автора |
Я решил посетить домик, где в самом деле жил Бродский, и, найдя незапертое окошко, влез внутрь... Внутри я обнаружил полную разруху: сломанную печку, поваленный старый шкаф и сорванные со стен и потолка газеты... Пол весь был завален дровами: этот домик, вероятно, использовался новыми хозяевами как дровяник. Я понял, что музея Бродского в деревне никакого не будет, и недолго думая, чтобы спасти оставшееся, забрал все бутылки и склянки с датами пребывания Бродского, газеты тех дней, которые, по всей видимости, тот сам клеил на стены, и кусочки кирпича от разрушенной печки.
* * *
При отъезде в Коноше, однако, меня напоследок ожидал сюрприз. Показывая всем жителям стихотворение Бродского –
А.Буров – тракторист – и я,
сельскохозяйственный рабочий Бродский,
мы сеяли озимые – шесть га.
Я созерцал лесистые края
и небо с реактивною полоской,
и мой сапог касался рычага.
Топорщилось зерно под бороной,
и двигатель окрестность оглашал.
Пилот меж туч закручивал свой почерк.
Лицом в поля, к движению спиной,
я сеялку собою украшал,
припудренный землицею, как Моцарт,
– я спрашивал, нельзя ли найти того тракториста, и мне все отвечали: «Может, Булов, а не Буров?» Дока-таксист, оказывается, тоже знавший мифического Булова, объездив пол-Коноши, сумел найти старого знакомого. Мы выпили, и вот что я от него услышал.
А.Булов – тракторист, 65 лет:
«А кто такой Бродский? Паразит, тунеядец! Я 10 лет проработал в КГБ шофером, коммунист. Сейчас у меня 48 лет стажу в партии – и мне пристроили его для перевоспитания прицепщиком. Я его воспитывал, но лентяй он был хороший. В малинник уйдет, бывало, и забудет о работе – не дозовешься! Я работал за него, но мы все равно жили душа в душу. Я родился сам в Норенской, там теперь моя дача, а тогда жил рядом в Лычной – он приходил ко мне в гости, и я его кормил-поил. А когда к нему девки в джинсах приезжали из Ленинграда (жена у меня тогда беременная была), я просил его: «Познакомь!» – а он так и не поделился... Сам к себе меня в дом никогда не приглашал и не пускал, не пил, жил замкнуто и сам себе готовил – как разведчик... Все вранье, что пишет местная пресса! Он не любил работать. Его заставили белить скотный двор – а он не может... Я его с ложки кормил – а он купит сам себе, бывало, два пряника, и все!.. Как ему дали Ленинскую премию – такому лентяю?! Мне мент из Коноши как-то говорил: «Бродский написал о тебе стихотворение...» Но мне сам Бродский его не показывал, и я его вообще до сих пор не читал... Меня же тоже секли! Я Бродскому говорил: «Тебе-то по х...р, а с меня спросят!» Он – умный дурак! А Россия – дура! Дала ему премию... Америка-Америка! Трутень он – и доску ему набили на х...ра!»
* * *
Я дал Булову книгу Бродского, чтобы тот, наконец, увидел стихотворение о себе, и попросил собственноручно исправить «Буров» на «Булов», оставив автограф. Через полчаса Булов что-то неразборчивое мне нацарапал и, весело смеясь, проводил.
Я покинул Норенскую, которую местные жители называли Норинской, лелея себя мыслью, что если где-то и будет музей Бродского, то у меня дома... И советую всем любителям Бродского поменять в том стихотворении «Буров» на «Булов».
Кстати
Когда Бродского посадили за тунеядство, Анна Ахматова, его покровительница, сказала: «Какую биографию делают нашему рыжему!»
Известный московский литератор Дмитрий Цесельчук, встречавшийся с Бродским в Лондоне, передал мне такую историю: «В процессе знакомства я сообщил Иосифу немаловажный, как мне тогда казалось, факт: «Иосиф, а ваш адвокат, наверное, не знал, что в конце 20-х годов вышло постановление НКТ (Народного комиссариата по труду) «О праве работы на дому по договорам с редакциями и издательствами» и вы согласно ему не были тунеядцем, ведь у вас на руках был договор на перевод польских поэтов?» Нобелевский лауреат слегка озадачился моим сообщением и неожиданно парировал: «Да, мог бы не сидеть, но так было бы длиннее...»
Говорят, узнать, в каком доме Бродский жил в Норенской, было очень просто – по блокам «Мальборо» в окне.
А мой учитель, московский поэт и, по его словам, также учитель Бродского, Юрий Влодов рассказывал такой случай: «Я был как-то в Ленинграде и решил зайти в гости к Иосифу – только через пять минут после звонка слышу издалека шаркающие шаги. «А вам кого?» – сказал старческий голос за дверью. «Это к Иосифу Бродскому пришли!» – ответил я. Шаги без слов удаляются по коридору, потом через пять минут снова через дверь раздается вопрос: «А хто его спрашивает?» На мои слова «Юра Влодов, поэт из Москвы» шаги снова пропадают в глубине квартиры, и еще через пять минут я слышу ответ: «А Иосефа нэту дома...»
К сведению
Ленин был арестован в 25 лет за создание Союза борьбы за освобождение рабочего класса и затем выслан в Шушенское Енисейской губернии, где пробыл три года. В 1900 году выехал за границу. Вернулся в 1905-м, чтобы возглавить революционную борьбу.
Бродский был арестован в 24 года за тунеядство и выслан из города имени Ленина в Норенскую Архангельской области, где пробыл полтора года. Эмигрировал в 1972 году. В 1987 году стал самым молодым из россиян лауреатом Нобелевской премии. Не вернулся никогда.
Источник: Независимая Газета