Моё почтение. Есть в пасмурной отчизне Таможенный обряд, и он тебе знаком: Как будто гасят свет - и человек при жизни Уходит в темноту лицом и пиджаком.
Кенжеев, не хандри. Тебя-то неуместно Учить тому-сему или стращать Кремлём. Терпи. В Америке, насколько мне известно, Свобода, и овцу рифмуют с кораблём.
Я сам не весельчак. Намедни нанял дачу, Уже двухкомнатную, вскладчину с попом. Артачусь с пьяных глаз, с похмелья горько плачу, Откладывая жить на вечное потом.
Чего б вам пожелать реального? Во-первых, Здоровья. Вылезай из насморков своих, Питайся трижды в день, не забывай о нервах Красавицы-жены, пей в меру. Во-вторых,
Расти детёныша, не бей ремнем до срока, Сноси безропотно пелёнки, нищету, Пренебрежение. Купи брошюру Спока, Читай ее себе, Лауре и коту.
За окнами октябрь. Вокруг приметы быта: Будильник, шифоньер, в кастрюле пять яиц. На письменном столе лежит "Бхагаватгита" - За месяц я прочел четырнадцать страниц.
Там есть один мотив: сердечная тревога Боится творчества и ладит с суетой. Для счастья нужен мир, казалось бы, немного. Но, если мира нет, то счастье - звук пустой.
Поэтому твори. Немало причинила Жизнь всякого, да мы и сами хороши. Но были же любовь и бледные чернила Карельской заводи... Пожалуйста, пиши
С оказией и без. Целуй семейство пылко. Быть может, в будущем - далёко-далеко Сойдемся запросто, откупорим бутылку - Два старых болтуна, но дышится легко.
Ничего-то мы толком не знаем, Труса празднуем, горькую пьем, От волнения спички ломаем И посуду по слабости бьем. Обязуемся резать без лести Правду-матку, как есть, напрямик. Но стихи - не орудие мести, А серебряной чести родник.
"Надо готовиться к смерти. Но как? Через любовь к жизни. И тогда на смертном одре ты скажешь себе: я сделал то-то, сделал то-то. Я навредил очень немногим. Я старался не делать людям больно. Каждый день жизни я делал свою работу. И вот теперь я плачу по долгам. Смерть — это форма расплаты с космосом за чудесную роскошь побыть живым. Хоть раз! И вот на смертном одре ты будешь победителем. Ты посмотришь в глаза самому себе. Не окружающим — себе самому. Про себя я знаю: я делал хорошую работу каждый день моей жизни восемьдесят лет. Это чертовски здорово. А? Я не собираюсь себя хоронить — это с успехом за меня сделают другие. Но на смертном одре я скажу себе «Ну и молодчина же ты, Рэй. Молодчина».
А на могильном камне я попрошу написать заглавия пары моих книг. И прохожие смогут прочесть их четче, чем финальные титры на экране".
Давайте после драки Помашем кулаками: Не только пиво-раки Мы ели и лакали, Нет, назначались сроки, Готовились бои. Готовились в пророки Товарищи мои.
Сейчас все это странно, Звучит все это глупо. В пяти соседних странах Зарыты наши трупы. И мрамор лейтенантов - Фанерный монумент - Венчанье тех талантов, Развязка тех легенд.
За наши судьбы (личные), За нашу славу (общую), За ту строку отличную, Что мы искали ощупью, За то, что не испортили Ни песню мы, ни стих, Давайте выпьем, мёртвые, Во здравие живых! Борис Слуцкий
Вся страна на Кабира дрочит А Кабир ничего не хочет И в поту просыпаясь ночью Озирает с тоской уют Обожатели так ретивы Не дают умереть красиво Предлагают по кружке пива И с вопросами пристают...
Мой дар убог, и голос мой не громок, Но я живу, и на земли мое Кому-нибудь любезно бытие: Его найдет далекий мой потомок В моих стихах; как знать? душа моя Окажется с душой его в сношеньи, И как нашел я друга в поколеньи, Читателя найду в потомстве я.
"В мире много очень трудных дел... Но на мою долю выпало самое трудное: быть премьер-министром в стране, где, кроме тебя самой, живут ещё пять миллионов премьер-министров..."
Только и всего-то?! С радостью отдам Леониду свой "статус" ЛитКонсула. И генерал-полковничьи погоны - впридачу. Для доброго человека не жалко. А мне - и в рядовых побыть незазорно.
Ребята, дорогие мои! Настоятельно прошу вас: уберите из меморий о Борисе Алексеевиче все комментарии, впрямую к нему не относящиеся... В том числе, - и мой. А разговор - продолжим... Но - не здесь...
Я плачу о душе, и стыдно мне, и голо, и свет во мне скорбит о поздней той поре, как за моим столом сидел, смеясь, Микола и тихо говорил о попранном добре.
Он чистое дитя, и вы его не троньте, перед его костром мы все дерьмо и прах. Он жизни наши спас и кровь пролил на фронте, он нашу честь спасет в собачьих лагерях.
На сердце у него ни пролежней, ни пятен, а нам считать рубли да буркать взаперти. Да будет проклят мир, где мы долгов не платим. Остановите век — и дайте мне сойти.
Не дьявол и не рок, а все мы виноваты, что в семени у нас — когда б хоть гордый! — чад. И перед чванством лжи молчат лауреаты — и физики молчат, и лирики молчат.
Чего бояться им — увенчанным и сытым? А вот поди ж, молчат, как суслики в норе,— а в памяти моей, смеющийся, сидит он и с болью говорит о попранном добре...
Нам только б жизнь прожить, нам только б скорость выжать, нам только б сон заспать об ангельском крыле — и некому узнать и некому услышать мальчишку, что кричит о голом короле.
И Бога пережил — без веры и без таин, без кроны и корней — предавший дар и род, по имени — Иван, по кличке — Ванька-Каин, великий — и святой — и праведный народ.
Я рад бы все принять и жить в ладу со всеми, да с ложью круговой душе не по пути. О, кто там у руля, остановите время, остановите мир и дайте мне сойти.
С Украиной в крови я живу на земле Украины, и, хоть русским зовусь, потому что по-русски пишу, на лугах доброты, что ее тополями хранимы, место есть моему шалашу.
Что мне север с тайгой, что мне юг с наготою нагорий? Помолюсь облакам, чтобы дождик прошел полосой. Одуванчик мне брат, а еще молочай и цикорий, сердце радо ромашке простой.
На исходе тропы, в чернокнижье болот проторенной, древокрылое диво увидеть очам довелось: Богом по лугу плыл, окрыленный могучей короной, впопыхах не осознанный лось.
А когда, утомленный, просил: приласкай и порадуй, обнимала зарей, и к ногам простирала пруды, и ложилась травой, и дарила блаженной прохладой от источника Сковороды.
Вся б история наша сложилась мудрей и бескровней, если б город престольный, лучась красотой и добром, не на севере хмуром возвел золоченые кровли, а над вольным и щедрым Днепром.
О земля Кобзаря, я в закате твоем, как в оправе, с тополиных страниц на степную полынь обронен. Пойте всю мою ночь, пойте весело, пойте о славе, соловьи запорожских времен.
Куняев - не фамилия. Это - династия и диагноз. Как, к примеру, - "Михалковы". Станиславу Юрьевичу - (у которого "добро с кулаками") крепко под восемьдесят. Он - давно на покое. Сергей же Станиславович (когдатошний мой однокурсник по филфаку МГУ) - это его сын, правопреемник и местоблюститель "Ихнего современника"... На фото - именно он.
Прошу простить великодушно, но дативус сингулярис от Ноmо всё же - homini, плюралис же - hominĭbus...
Когда зубришь латынь в ночь перед экзаменом, - она запоминается, как выяснилось, на всю оставшуюся жизнь... Особенно, если экзамен сдаёшь автору этого самого учебника...
Именно так! Аркадий Штыпель. Москвич. Выпускник Днепропетровского университета (физик-теоретик). Победитель первого украинского международного поэтического слэма на Днепре, "Киевские лавры -2006". Наш человек.
Присутствовал. Свидетельствую: был аншлаг. Сидели - в проходах и на полу партера. В зал на полтораста мест набилось более двухсот благодарных слушателей. ЧТО именно слышалось им - или было расслышано ими - судить не берусь. Но - лица были хорошими.