«Нетушки, – бурчу я под нос, – нетушки

Не разбить мои стеклышки, человечешки»

А. Афанасьева

Вот ты сейчас напомнил мне про КВНовское прошлое в таких подробностях и меня это смущает, честно говоря. Что я могу сказать в своё оправдание? Ну, во-первых, я КВНом занимался ещё в те годы, когда играли такие монстры, как «Уральские пельмени», «Дети Лейтенанта Шмидта», «Сборная Пятигорска». Было не стыдно причислять себя к одному братству с такими ребятами. Во-вторых, львиная доля того, что у меня тогда писалось для такой как бы «молодёжной эстрады», относилось к категории чёрного юмора. Например, я сочинял историю о том, как на 9-е мая после возложения цветов у Могилы Неизвестного Солдата, празднующие решили разорить Гробницу Немецкого Танкиста. Придумывал героев вроде Иннокентия, который построил дом, вырастил, сына, посадил дерево, а потом выбрал самую толстую веточку и повеcился. В общем, это был такой экзистенциальный юмор висельника. Поэтому, когда мы попали в телевизор на «1+1» и пришли к Чивурину - редактору передачи – оказалось, что форматных «шуток» у нас почти и нет. Тогда меня это очень огорчало, а сейчас думаю, какой я был инди-автор и немного горжусь. Извини, что я столько про КВН рассказал, но меня и в самом деле потянуло оправдаться, учитывая то, какая репутация сегодня у этого движения. Но я помню, что твой основной вопрос касался моего сценарного опыта. Здесь как раз много рассказать не могу пока что. Проект интересный, но есть договор с продюсером, который не даёт мне сильно распространяться об этом. Да я и не хотел бы сам пока что. Любое новое произведение – это риск. У меня есть ещё одна поговорка по этому поводу. По-настоящему ценная вещь на начальной стадии выглядит, как невозможное. Я эту стадию полной невозможности уже прошёл. Но  ощущение «ничего в итоге не получится» сохраняется. И это очень хорошо.  

Ну, это считается так – только сильный человек может спокойно говорить о своих слабостях. Конечно, я сильно отождествляю себя с «лирическим героем» (звучит как возвышенно), но сильным себя не считаю. При этом мне хочется как-то подбодрить этого внутреннего слабака. Вот я и посвящаю ему тексты. Недавно мне пришла в голову мысль, что по сути я сочиняю эпос про не героя. Про такого себе тотального не героя, единственным «подвигом» которого является решение писать о себе. Со временем я объединю эти тексты в один большой том и стану самозваным Гомером для культуры, состоящей из одного человека. 

Я сейчас снимаю комнату на Теремках у женщины по имени Любовь Петровна. Так вот у неё есть сорокалетний сын, который со мной не общается почти никогда, но когда напивается, хочет выяснить один вопрос: «Ты скажи, что ты здесь делаешь? Вот зачем ты в Киев приехал?». Точно как спрашивает, хоть и пьяный вдрызг. Определённо, это Бог или Вселенная со мной разговаривает. Я лишь наполовину шучу сейчас, когда об этом рассказываю. Наверное, надо будет сформулировать ответ к следующему запою, потому что для него единственная причина покинуть «отчий дом» – заработки. Я не хочу показаться высокомерным, деньги мне тоже нужны. Но думаю, в свои 29 я прежде всего убежал. Из дому. С завода, где работал инженером. Формально, у меня была цель – жить в Киеве, работать журналистом в сфере искусства. Найти свою любовь в столице. Но в первую очередь это был побег. Я ведь человек не очень решительный, но мне удалось хорошенько испугаться, когда я представлял, что со мной будет дальше происходить, если я продолжу заниматься тем, что не люблю. Вот это меня спасло – воображение и испуг. В общем, это было тревожное время для меня. И вспомнить об этом приятно, конечно же. Это был один из тех редких моментов в моей жизни, когда – не без помощи других людей, конечно – страх наизнанку мне удалось вывернуть. (Не слишком пафосно я это сказал?)

В 2004 году я написал повесть «Смерть Гуся» и мне показалось, что это текст какого-то нового уровня по сравнению с тем, что я делал до этого. На радостях отправил отрывок из «Гуся» в несколько мест. Из московского «Вавилона» ответили заинтересованно, но прислать остальное не просили. Донецкий журнал «Дикое поле» предложил сыграть в «Прозаическую рулетку» - это конкурс такой литературный, когда авторы соревнуются за возможность быть опубликованными, представляя экспертам небольшой отрывок. А в харьковском журнале «©оюз писателей» предложили напечатать всё. Собственно, два человека сказали мне, что я писатель – Андрей Краснящих и Юрий Цаплин, редакторы «©П» . Я слабо знаком с харьковской литературной средой (как, впрочем, и с киевской). Но, мне кажется, что моя личная интонация каким-то образом совпала с определённым харьковским настроением. Не могу сказать, что меня не интересует признание. Просто публикации в «©П» утоляют мой голод в этом смысле. У меня есть ощущение, что меня в Харькове поняли. И может быть, даже полюбили. Вот как-то этого хватает. К тому же, у меня не так много написанного, на самом деле, чтобы затевать какую-то более широкую экспансию. Для этого нужны легионы слов. А у меня пока что небольшая горстка. 

Писать большие пьесы я стал благодаря киевскому фестивалю «Неделя актуальной пьесы». У меня было пять коротких текстов в форме диалогов, которые я туда отправил в 2012 году. Они вошли в шорт-лист. Меня пригласили поучаствовать кураторы – режиссёр Андрей Май и драматург Наталья Ворожбит. Вот эти два человека первыми стали называть меня драматургом, и я на это отреагировал написанием ещё нескольких пьес. Вообще, драматургия – это очень неустойчивое и зависимое занятие. Я не могу сам себе присвоить это звание. Драматургом может быть только тот человек, тексты которого читают актёры. Если актёры и режиссёры перестанут хотеть читать или ставить мои тексты, я перестану писать пьесы. Это очень несамодостаточный жанр, мне кажется. Только проза может быть самодостаточной. Прозу я никогда писать не перестану, даже если не буду печататься. Это чистое наслаждение.  

К Евгению Валерьевичу отношусь с большим почтением, и его текст «Как я съел собаку» в свое время очень сильное впечатление на меня произвёл. Он, а также Генри Миллер, Эдуард Лимонов, Эрленд Лу – эти авторы как будто «разрешили» мне писать от первого лица. Дали эту наглость полагать, что моя личная жизнь достойна подробного описания. Я ведь с детства был послушным мальчиком, и мне всегда было трудно делать что-то без разрешения. Отрывок про «поцелуй» – это уже из более позднего творчества Гришковца, из моноспектакля «Одновременно». Мне это не очень уже интересно, честно говоря, но его пассаж о первом поцелуе, которого хочется избежать, очень тронул, когда я был на его спектакле в Киеве. «А может быть есть другой способ?» - говорит лирический герой Гришковца. Но это его минутная слабость. Он целуется и взрослеет. Всё хорошо и правильно. «Нет, нового способа не изобрёл и не жалею». А я вот не смог так сразу, понимаешь. Это не сознательный мой выбор, просто так получилось. Из-за комплексов каких-то психологических, которые заставили меня переживать страх перед женщиной… Я как будто оставлен придумывать этот самый иной способ. Тоже, наверное, не придумаю. Но у того, кто остался на второй год есть шанс оглядеться по сторонам и спросить себя: «А что, собственно, происходит?». 

Писатель может проиграть, на самом деле. Если он слишком сильно вживётся в роль писателя. Если слишком серьёзно будет относиться к этому званию (чему способствуют всевозможные объединения). Можно, ведь, написать провальное произведение. Поэтому у меня есть некоторое внутренне неприятие, когда меня называют писателем или драматургом. Может быть более удачным термином стоит считать слово «автор». Вот автором я могу себя признать. Этот «титул» находится где-то посередине между текстом и жизнью. Автор – это такое передаточное звено между жизнью и творчеством, но настолько нечёткое, что практически сливается с ними. Я живу и сразу описываю прожитое. Но само описывание (а также исполнение написанного) – это тоже процесс жизни ведь. Это процедура, которая влияет на мою жизнь. Поэтому мне неуютно вписывать себя в какое-то литературное или драматургическое движение, вроде «новой украинской драмы». Я очень ценю, когда это делают критики и коллеги. Но я также хочу попробовать найти какой-то свой способ отношения к творчеству. Наверняка я изобретаю велосипед, но это будет велосипед моей марки хотя бы.

Юра, спасибо. Пишу сейчас новый текст. Идёт неплохо. Но есть одна проблема ещё, которой я занят. Разучился высыпаться. Долго ворочаюсь, когда засну. Сон какой-то прерывистый. Днём себя не очень бодро чувствую.  Я бы хотел, чтобы с этим тоже было в порядке. То есть, частями не хотелось бы получить успех. Я же не совсем писатель, я автор.