29 Березня 2024, 16:21 | Реєстрація | Вхід
/ Чем случайней – тем вернее - 2 Липня 2010

Чем случайней – тем вернее

Категорія: «Новини»
Дата: 02 Липня 2010 (П'ятниця)
Час: 18:35
Рейтинг: 0.0
Матеріал додав: pole_55
Кількість переглядів: 1313


Вознесенский должен быть всегда

Валерий Федорович Дударев - поэт, главный редактор журнала "Юность".

вознесенский, поэзия / Поэзия Андрея Вознесенского дика, сочна, порывиста.Фото Андрея Багрянского
Поэзия Андрея Вознесенского дика, сочна, порывиста.
Фото Андрея Багрянского

Вознесенский должен быть всегда. Для меня совершенно неважно, откуда он появился, сколько книг издал, где выступал, с кем спорил, кого выделял, на что надеялся и о чем думал. Он из другого поколения, он далек и велик. Далек и велик не по человеческим меркам, а как-то природно, естественно, как лес, поле, луг, как божья коровка. Так должно быть. И хорошо. Потому что сильна и хороша Россия. Потому что светла и все-таки бесконечна поэзия (хотя грустный Блок считал, что лишь музыка уходит в бесконечность, а поэзия имеет свои пределы).

И кажется, что это именно мне поэт Вознесенский подарил: «…Равны ежику, осе,/ мы купаемся в России,/ мы купаемся в росе». Конечно, это всем, но все-таки мне!

Вознесенский – интонация, вселенская и близкая, которая обрела размеры сердечной необходимости нашей словесности, а в последнее время, собственно, и стала русской поэзией. Как все великолепно сошлось – Архитектурный институт и великий Борис Пастернак – наставник, дарящий таинство и вводящий в литературу!

А для меня оказалось важным и то, что первая книга стихотворений и поэм Андрея Вознесенского «Мозаика» вышла в 1960 году именно во Владимире. Чуть более чем через четверть века в том же Владимире в городской газете были опубликованы первые мои стихи, которые я отправил по почте из армии. Помню, хмельной от счастья, бродя возле Золотых ворот с газетой под мышкой, в голове держал: «А первая книга Вознесенского вышла именно здесь!»

Самое странное, что через поэзию Вознесенского никогда не хотелось воспринимать Америку (Хрущев был не прав даже эстетически). Италию и Польшу – да! Америку – нет! Но всегда с поворотом на Россию. Даже в поэтической переписке с американским другом: «И в твоем вранье, и в моем вранье/ есть любовь и боль по родной стране».

В нашем пространстве Гойя у поэта резкий, звучный, но заставочный, а вот Шагал – настоящий и простой. Потому что «загадка Шагала –/ рупь у Савеловского вокзала!/ Это росло у Бориса и Глеба,/ в хохоте нэпа и чебурек./ Во поле хлеба – чуточку неба./ Небом единым жив человек». Во всем – наше родное! А какую березу подсмотрел Вознесенский! Думаю, Есенин пожал бы ему руку, а многим сегодняшним дал бы в морду! Вознесенский – с наших лугов и косогоров, из ночных электричек; там подслушано и опоэтизировано:

Загляжусь ли на поезд с осенних откосов, 
забреду ли в вечернюю деревушку – 
будто душу высасывают насосом, 
будто тянет вытяжка или вьюшка, 
будто что-то случилось или случится – 
ниже горла высасывает ключицы.

Отсюда и трагедия малая сродни трагедии Вселенной: «Букашка на щечке щекочет, как родинка,/ не понимая, что рушится родина».

Меньше всего хотелось бы сейчас задумываться о «сконструированной поэтике», об «обгоне русского футуризма» и т.д. Лучше про быт и человека, а еще лучше про личный опыт. Для меня было очень важно, что где-то рядом, именно в России, живет поэт Андрей Вознесенский. И этого достаточно. Я не собирался с ним встречаться, но судьба распорядилась иначе.

Года три назад началось мое практически деловое общение с Зоей Борисовной Богуславской и Андреем Андреевичем Вознесенским, больше с Зоей Борисовной. Я знал, что она добротный прозаик, но что у нее хватит сил и таланта создать ярчайший в нашей литературе женский образ (повесть «Веруня и джентльмены» прочел на одном дыхании) – стало для меня открытием. А на встречу с Вознесенским я поехал за стихами для Дня поэзии, который и состоялся в знаменитой гостинице в центре столицы. Охрана долго допытывалась – к кому же я. На фамилию Вознесенский они реагировали с трудом, и вдруг один из них воскликнул: «Так вы к поэту?! Так бы сразу и сказали!» Для этих людей, никогда не открывавших томиков стихов, Вознесенский был просто «поэт», точнее – символ поэзии!

Через мгновение появился живой поэт с сопровождающим его молодым человеком. А дальше как-то все совсем по-домашнему. Рукопись стихотворений, цепкий, внимательный взгляд, тихий, но твердый голос и четкое напутствие, что и как публиковать, крепкое рукопожатие и словно волна донесла его страдание. В голове пронеслось: «Помоги же ему, Господи!» Прощание, теплота во взгляде и полуулыбка… Я был счастлив этой десятиминутной и, казалось тогда, единственной встречей!

Прошло время – думаю, больше года, и опять же случайно (прав классик: «...И чем случайней, тем вернее...») в издательстве «Художественная литература» готовилась моя пятая книга стихов. Издатель пожелал, чтобы она открывалась вступлением кого-нибудь из поэтических мэтров. Можно было бы обратиться к тем, кто уже отзывался о стихах, но мелькнула совершенно авантюрная и захватывающая мысль: «А что если показать стихи Андрею Андреевичу?!» Я почувствовал, что мне еще со времени жизни во Владимире очень важно, что именно Вознесенский скажет! Даже не напишет, даже не для книги и не обо мне, а просто скажет, просто мне лично и о стихах! Набравшись смелости, я спросил Зою Борисовну, можно ли передать рукопись и надеяться на отзыв. На что услышал ясно и строго: «Я к нему в душу не залезу! Если захочет – откликнется!» Передав рукопись стихов, я позвонил через месяц и спросил о своей участи. Тут уже прозвучало строгое от Андрея Андреевича: «У меня очень много рукописей, которые надо прочитать! Позвоните через две недели». Ровно через две недели, ни на что не надеясь, сам не знаю почему, я позвонил вновь. Голос Вознесенского был ясен, даже звонок и громок (наверное, мне так казалось!), доброта и спокойствие в словах: «Я прочел – мне понравилось. Я обязательно напишу вам предисловие. Хочу с вами встретиться…» Помню, что встречу Андрей Андреевич наметил на вторник в холле той же знаменитой столичной гостиницы. Шел, кажется, ноябрь 2009 года.

Наступил вторник. Андрей Андреевич появился с помощником, его опекавшим. Я бросился к ним. Вознесенский немного удивился, я назвал себя. Он заулыбался. Рукопожатие было крепким. О чем шла речь? О поэзии! Говорили об Ахмадулиной, я похвалил недавно опубликованную его «Белладу» с рисунком. Вознесенский улыбнулся.

Вспомнили польских поэтов. Я зачем-то вставил: «Урода – значит красота». Андрей Андреевич заулыбался снова. Недавно в «Юности» опубликовали интересные стихи выпускницы Литинститута (присланные по почте). Вознесенский отметил, что хочет выдвинуть это доселе неизвестное никому имя на премию «Триумф»: «Как вы думаете, эта девушка будет рада?» Открытая Андреем Андреевичем поэтесса не верила в свое лауреатство, пока газеты не опубликовали итоговые списки, а когда я спросил ее, придет ли она на награждение, в ответ услышал: «Да, если не сойду с ума от радости!» Сознательно не называю здесь имя, предоставляя ей возможность самой рассказать о своих впечатлениях. Вознесенский умел не только ценить чужие стихи, не просто дарить радость, но делать людей счастливыми. Это тоже великий дар!

А в том нашем разговоре Андрей Андреевич оценил журнал «Юность» последних лет, где сам до последнего публиковался. Еще объяснил, почему он написал вступление к моей новой книге. Проговорили мы почти час. И вдруг Андрей Андреевич стал резко подниматься, подбежал помощник. «Пойдем! – Вознесенский шагнул вперед. – Больно». А я словно ощутил, какая боль, какое страдание, какая исповедальная человечность в этом великом поэте. Так же внезапно Андрей Андреевич, не давая помощнику себя забрать, застыл и оглянулся. Я подбежал. Он крепко-крепко сжал мне руку и посмотрел в глаза. «Я все написал, теперь с Зоей… пусть сбудется…» Я помню это пожатие и этот взгляд.

Через дней десять Зоя Борисовна набрала вступительные строки Вознесенского к моим стихам. Книга вышла. Подарить ее Андрею Андреевичу я не успел. И никогда уже не успею.

Поэзия Вознесенского дика, сочна, порывиста и обновляема природными циклами – воистину «как одуванчик у забора и лебеда». Она замешана на российской горько-сладкой землице, по которой брела есенинская выть – суглинок ли, чернозем ли, песчаник! Замешана крепко и навсегда, непролазно и до разбойного безразмерного пляса и свиста, с надеждой на авось.

Поэзия – это и есть дураки и дороги, а еще тихое обращение к Господу, когда мочи нет, когда уже не на грани, но за гранью:

… От мракобесья обереги нас, 
от светлобесья избавь нас, Господи. 
Новой победе самофракийской 
не только крылья оставь, но – голову!.. 
Мне все же верится, Россия справится. 
Есть просьба, Господи, еще одна – 
пусть на обломках самоварварства 
не пишут наши имена.

1989

Специально оставляю здесь год. Ведь именно в то время депутатские съезды выли и, правами человека захлебываясь, рушили…

А у меня после выхода книги «случилось» лишь одно стихотворение. Вот оно.

Возле церкви

Не обновить холста. 

Не повторить эскиза. 
Пробилась через век скрижалей пустота. 
Спасает лишь одно: 
в России Мона Лиза 
Тебя подстережет у всякого куста. 
Ни заговор-травой, 
ни музыкой вселенской 
Уже не исцелит погибшая верста, 
Где тишина жива 
ночной и вознесенской 
Загадкой бытия 
Голгофского Креста. 
Как колокол упрям 
– стремительно и голо – 
Чей голос дозвучать стремится до креста, 
Где первая звезда, 
где Лермонтов и Гойя, 
А утром 
до дождя 
покой и высота.

Источник: Независимая Газета



0 коментарів

Залишити коментар

avatar