Богдан Игорь Антонич в переводе Аркадия Штыпеля
Категорія: «Переклади укр/рос» | Переклад: Аркадій Штипель | Перегляди: 2450
Богдан Игорь Антонич (1909-1937) родился в селе Новицы на Лемковщине в Карпатах в семье священника.
Учился в польской гимназии в Саноке (первые, еще детские стихи были написаны по-польски), а в 1928 году поступил во Львовский университет на философский факультет. Становление поэта происходило трудно и необычно. Лемковский диалект весьма отличен от литературного украинского языка, преподавание и в гимназии и в университете велось на польском; в университетские годы Антонич одновременно и овладевал тонкостями языка, можно сказать, патриотически выбранного в качестве родного (ситуация, знакомая многим украинским советским поэтам послевоенного поколения), и претерпевал самые разнообразные и противоречивые влияния — украинской, польской и европейской классики с одной стороны и «новейших веяний» — символизма, экспрессионизма, сюрреализма, футуризма — с другой. Да и украинская советская поэзия 20-х, в той мере, в какой она доходила до западноукраинских земель, тоже была соблазном — и притягивающим, и пугающим.
Как бы то ни было, в считанные годы он выдвинулся в ряд заметнейших западноукраинских поэтов своего времени.
В 60-е годы для нас, юных поэтов Украины — неважно, украинско- или русскоязычных, — имя Богдана-Игоря Антонича было абсолютно легендарным, а первый — и единственный — выход сборника его стихотворений в советское время (1967) стал важнейшим событием.
Для этой публикации я выбрал стихи зрелого Антонича из посмертно изданной книги «Зеленое Евангелие»; это близкие мне лично натурфилософские, очень насыщенные, сжатые и в то же время удивительно свободные стихи из цикла «Второе лирическое интермеццо».
Перевод выполнен по изданию: Богдан-Ігор Антонич, «На другому березі», Харків, «Фоліо», 2008.
Аркадий Штыпель
КОРЧМАРСКИЕ ЧАРЫ
Кривая свечка, нож щербатый,
вот краля — краля черв точь-в-точь.
Смешались явь и сон крылатый,
и все неправда — чары, ночь.
Дрожит губа на кромке чарки,
и горло не сглотнет вину.
Сто золотых даю, корчмарик,
за эту ясную луну.
ПОВЕСТЬ ЯВОРА
Маленькая баллада
Был дьяк, при нем красотка-дочка,
был явор на краю села.
Любовь была, хмельная ночка.
От явора и понесла.
Скончался дьяк, не снес неславы,
все гневался на плод греховный.
Весь в мать, растет кустом кудрявым
сын явора и той дьяковны.
ЧЕРЕМУХОВЫЙ СТИХ
Дымится ночь хмельных соцветий
в черемуховой теплой мгле,
и, точно звезды, буквы светят
в раскрытой книжке на столе.
И вот уж стол оброс листвою,
я, вместе с креслом, стал кустом.
Древесной мудрости листаю
черемуховый вечный том.
ПРОПОВЕДЬ К РЫБАМ
Всем карасям, всем карпам, и всем дельфинам,
всем братьям из соленых или сладких вод:
- Не надо нам икры, тем более — фишбина,
мы жаждем приключений, и просторов, и свобод.
Нам тяжела вода, но небо тяжелее.
И потому нас манит ваша глубина,
и нас зовет к себе, и наши сны лелеет
коралловый ваш бог с морского дна
Фишбины (нем.) — костное небо рыб, а также изделия из такой кости (прим. авт.).
КАРПЫ
Запели карпы, сталь взрезает плесы;
как веки сундуков, вздымает кровли ветер,
и окуням читают проповедь березы.
Такого нет и не было на свете,
нет-нет, не верьте!
А было, что я видел утром рано,
где речка роще корни омывает,
когда ветра так ревностно и рьяно
подружек для купелей раздевают.
ЗИМА
Шьют лисам скорняки одёжу,
Трубят на бурю ветры грозно.
Побереги под вьюгой, Боже,
людские и зверячьи гнезда.
В сто мельниц мелется пшеница,
ложится сребросиним хлебом.
Навстречу буре ночь искрится,
жилье приманивая небом.
ВЕСНА
Растет Антонич, и растет трава,
и кучерявятся, и зеленеют ольхи.
Пониже стоит наклониться только,
услышишь наитайнейшие слова.
Весна, дождем апрельским не тревожь!
Кто истолок стеклянно-голубое,
кто сыплет на тебя листву со стеклобоем?
Ты в решето ловить затеял дождь?
Всего чудней речь рощ, дерев молва:
глянь, ядра-звезды, ночь — чернее пушки,
луну на ольхах расклюют кукушки,
растет Антонич и растет трава.
ВИШНИ
Был майский жук Антонич, жил на вишнях,
тех самых, что Шевченко воспевал их.
Страна моя звездная, библейская, пышная,
отчизна соловья и вишен небывалых!
Где вечера евангельские, где светает,
где небо солнцем привалилось к стенам,
вновь кучеряво вишни зацветают,
как при Шевченко — так же вдохновенны.
Перевод - Аркадий Штыпель
1
Mihael Iussin